ЗАЙЦЕВ

АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ

Кировская область

 

ПЕРВЫЕ ЖИЗНЕННЫЕ ВЕХИ

 

1915 -1927 годы. Родился 27 октября (по старому стилю) 1915 года в многодетной крестьянской семье в д. Исаевщине Верхошижемской волости Вятской губернии. Рано остался без матери, из-за чего пришлось прервать учебу в школе (окончил 4 класса) и оказывать посильную помощь по хозяйству.

 

1928 – 1936 годы. Работает в колхозе. По зимам трудится на различных стройках страны. Овладевает профессиями плотника, гончара, сапожника, мастера по плетению изделий из лозы, лыка, корней сосны.

 

1936 – 1938 годы. Служба в Рабоче-крестьянской Красной Армии во внутренних войсках НКВД. Служил в Новгороде, Химках, учился в полковой школе в Ленинграде, где готовили младших командиров. Окончил школу снайперов. На инспекторском смотре при окончании полковой школы Александр по всем дисциплинам получил пятерки.

 

1939 – 1941 годы. Служит в Ленинграде в военизированной охране Октябрьской железной дороги, учится в вечерней школе рабочей молодежи. Посещает музеи, выставки, театры, участвует в художественной самодеятельности. Пробует свои силы в журналистике и поэзии. Мечтает поступить в Литературный институт.

Во время войны с Финляндией Александр, как начальник караула, постоянно сопровождает спецгрузы в сторону фронта. С началом Великой Отечественной войны эшелон со спецгрузами часто попадает под бомбежки врага. По мере продвижения врага, рвущегося к Ленинграду, путь следствия эшелонов со спецгрузами сокращается. Ожесточенные бои идут на Лужском оборонительном рубеже. Вражеское кольцо так сжимается, что спецгрузы становится некуда возить. Взвод Александра перебрасывают на защиту подступов к станции Гатчино. Взвод Александра попадает в окружение. Лишь на шестые сутки с боями через болота и леса под постоянным артобстрелом удается выйти к своим позициям. Взвод несет большие потери. Отдыхать некогда. Александра сразу же назначают помощником командира первого взвода третьей роты пятьдесят второго полка. Рота тотчас же вступает в бой.

1 октября 1941 года в недостроенный блиндаж, в котором находился Александр, влетает вражеский снаряд, от многочисленных ран и большой потери крови Александр теряет сознание. Его после боя увозят в один из госпиталей блокадного Ленинграда.

 

 

 

 

В январе 1938 года Александр ( на снимке) переведен на службу в Ленинград, где располагался штаб полка. Служить пришлось около Московского вокзала, потом на Дворцовой площади, перед Зимним дворцом и на Лиговской улице.

 

 

ВОЛЯ К ЖИЗНИ

 

11 суток Александр не приходил в сознание. Осколками снаряда изрешетило всю левую половину тела. Рука, нога должны зажить, думал Александр, но как продолжать жить слепым? Врачи делают ему операцию на глазу, мучительно долго тянется время до срока снятия повязки. Одна мысль гложет сознание: сохранится ли хоть крошечное зрение?

Вражеская авиация бомбила городпо12-14 раз за ночь, методично обстреливала Ленинград в дневное время суток. В госпиталь не раз залетали снаряды, не было ни одного целого окна.

Наступил ноябрь. Положение с питанием продолжало ухудшаться. Продовольствие доставляли на судах по Ладожскому озеру, но враг постоянно топил их. Раненым давали по 200 граммов заменителя хлеба в день. Звали его дурандой. Говорили, что в смесь добавляли жмыхов, размоченной бумаги и еловой коры.

К голоду прибавился холод. Теплосети, как и водопровод, давно вышли из строя. Воду носили с Невы. Бойцов укрывали одеялами, а сверху еще матрацами. Под их тяжестью Александр лежал целыми сутками без движения. Порой казалось, эти пытки невозможно вынести человеку.

Врачам удалось сохранить у Александра крошечное зрение: он с трудом различал пальцы на руке. Но и это казалось великой победой. Холод и голод безбожно косили раненых. Из тех, кто поступил вместе с ним в палату, остался в живых только он один.

Александр заводит небольшой дневник. Почти каждый день он кладет себе на грудь этот дневник и делает не раненой рукой наугад короткие записи. На страницу при этом умещалось всего несколько слов, а текст разобрать можно было с трудом. Вот, к примеру, одна из записей: «Сделали операцию. Наверное, останусь без глаз. Надежды нет, что буду видеть».

На снимке приведена одна из записей в дневнике: «Сдвигов в жизни пока нет. 17 октября». А вот другие записи:

«Сегодня 23 октября. Левый глаз начал видеть тень, человеческую руку, и то, как тень».

«Три месяца потерял, не читая ни одной строчки. Как ужасно это. Сколько времени уходит даром. 1 января 1942 года».

«Отнято у меня то, что я больше всего любил. Когда буду читать, только тогда вздохну полной грудью. 30 января 42 года».

«О, если бы крылья иметь, чтобы улететь в край родимый».

Начался февраль. Александр превратился в живой скелет – кожа да кости, но удивительно, жизнь в нем не затихла, а начала возрождаться. Его тянуло хоть немного посидеть. С помощью няни он в первый раз просидел 10 минут, потом – 15. И, наконец, умудрился сесть на койку сам и даже опустил ноги на пол.

 

 

 

 

Отрывок из трилогии «Малая родина», написанной сыном Александра Николаевича на основе дневниковых записей отца:

«Вечером, 14 февраля, в палату неожиданно вошли двое неизвестных: видимо, комиссар госпиталя и дежурный врач. Раздался женский голос:

- Кто здесь ходячий? Будем эвакуировать в тыл.

Эта весть, словно молния, пронзила сознание Александра.

- Я ходячий! – выкрикнули двое.

- Я ходячий! – срывающимся голосом прорезал спертый воздух палаты Александр и сел на кровати. От волнения ноги у него задрожали.

- Покажите, как ходите.

Двое выкрикнувших бойцов прошли по палате.

- Дайте мне костыли, - Александр напрягся всем телом. Неужели не хватит сил? Он подсунул здоровой рукой костыли под мышки и рывком встал. Поджав раненую ногу, с отчаянной решимостью сделал шаг. Но тут же ткнулся раненой ногой в койку соседа. Боль резанула ножом и заставила опуститься обратно на свою кровать.

Комиссар и дежурный врач вышли из палаты, ничего не сказав. Александр от постигшей его неудачи расстроился до глубины души.

В палате начались разговоры. Одни говорили, что это провели всего лишь запись, а эвакуировать еще будут не скоро. Другие, наоборот, доказывали, что выздоравливающих бойцов будут теперь вывозить по «Дороге жизни» регулярно.

- Тогда буду готовиться к следующей эвакуации, - твердо решил Зайцев и успокоился.

Двое ходячих больных ушли на разведку в соседние палаты, и, вернувшись, сообщили, что эвакуировать начнут после полуночи.

Раненые заволновались сильнее:

- Ходячих эвакуируют, а остальные здесь смерти должны дожидать?

- Надо эвакуировать в тыл все подряд.

- Правильно, правильно. Здесь кроме смерти ничего не дождешься. Если не от голода, так от снарядов или бомб погибнешь.

- Мужики, вы чего как с цепи сорвались, - буркнул из угла только что прибывший с фронта Сумароков, - не забывайте, что надо сначала раненых через Ладожское озеро переправить под постоянным обстрелом. Скорее всего, не в тыл, а под лед попадешь. Палка о двух концах.

- Выходит, по-твоему, остается только лежать здесь премудрым пескарям! – взорвался Александр, - Думая об эвакуации, не надо думать о гибели.

После ужина в палату вошла сестра-хозяйка и громко объявила фамилии тех, кто записан на эвакуацию, и велела им получать обмундирование. Как ни странно, в списки попал и Александр. Сердце его учащенно забилось от радостного волнения. Он втянул в себя в явную авантюру, но решил не отступать.

- Няня Шура, будь другом, сходи за обмундированием для меня.

Девушка хлопнула руками по бокам:

- Господи! Александр, что ты удумал, как же тебя внесли в списки эвакуирующих, если ты ходить не можешь. Это же безумие!

- Мир не без добрых людей. Помогут.

Минут через десять няня принесла обмундирование и стала помогать Александру надеть гимнастерку и брюки. Сделать это было не просто. Забинтованная рука плохо сгибалась, висела коромыслом, нога от колена до пальцев оставалась в гипсе. Пришлось рукав гимнастерки и брючину распарывать, а потом снова зашивать. Долго мучились с шинелью, не хотелось разрезать рукав, но все же пришлось. На здоровую ногу няня натянула ботинок, а пальцы раненой замотала несколькими слоями тряпки, чтобы не поморозил.

- Лежать бы тебе еще надо, - чуть не плакала няня Шура, - ума не приложу, как ты поедешь. Из подвала я тебе помогу выбраться. А как дальше?

Она подхватила раненого под руку и с трудом вывела на первый этаж, усадила на пол рядом с другими, готовящимися к эвакуации. Александра все время тянуло прилечь, но свободного места на полу не оказалось.

Через полчаса началась посадка в автобус. Раненые стали выходить из здания. Александр попробовал подняться, но не смог и помощи попросить ни у кого не успел – все ушли. Было слышно, как тронулся автобус. Александр свалился на здоровый бок.

- Сразу же и застрял, - с тревогой подумал он, - а что будет дальше?

Послышались шаги. Это подошла няня Шура.

- Почему ты не уехал?

Узнав, как все было, она успокоила:

- Ладно, не волнуйся, отправлю тебя со вторым рейсом.

Начала подходить новая партия раненых. Вскоре подъехал автобус, и вновь все торопливо двинулись к выходу.

- Неужели Шура забыла обо мне? – едва подумал Александр, как девушка подбежала и помогла подняться. Шура свела его по ступеням. День стоял морозный, ветер бросал в лицо колючий снег. Едва Александр выбрался из госпиталя, как мороз и ветер выбили из глаз слезы. Сидячие места в автобусе уже были все заняты, многие раненые стояли. Александр ухватился здоровой рукой за лямку у потолка и прижался боком к соседу.

- Александр, прощай! – крикнула Шура, - Жив будешь, напиши.

Автобус сильно трясло по изуродованной бомбами и снарядами дороге, при качке Александр еле удерживался на ногах. В больные руку и ногу то и дело кто-нибудь тыкался. Александр, сжимая зубы, терпел боль. Через полчаса автобус остановился, не доехав до железной дороги метров сто.

Александр боялся упасть, пока выходили другие, и пошел последним. Опустил костыли на ступеньку, не удержался и упал лицом в снег. Пока он пробовал подняться, шофер развернул машину и уехал. Высадившиеся люди тронулись по тропе к эшелону. Ледяной ветер хлестал Александра по сырому лицу и голым рукам. Голоса и скрип снега под обувью стали постепенно стихать. Александр попытался крикнуть, чтобы ему помогли, но от волнения из груди вырвался лишь глухой хрип.

- Что делать? – мысли лихорадочно роились в мозгу. – Надо действовать, иначе мороз доканает.

Александр оставил костыли и пополз на здоровом боку, превозмогая боль, вслед за удаляющимися голосами. Тропа во многих местах оказалась изъязвлена воронками от взрывов снарядов. Ползлось тихо, голоса удалялись. Вдруг Александр услышал стон и ощутил лежащего на тропе человека.

- Кто здесь?

- Сержант Савельев.

- Давай, друг, ползи за мной, иначе пропадем.

Какое-то время он слышал прерывистое дыхание Савельева, но вскоре несчастный отстал. Тропинка сузилась и повернула вдоль рельсов. Теперь ползти приходилось навстречу ветру. Он хлестал снегом по лицу и вконец окоченевшим рукам, забирались под полу шинели. Мышцы не слушались, мелко дрожали. Неожиданно Александр уперся головой в какую-то металлическую трубу, похожую на ствол пушки. Она возвышалась над тропкой сантиметров на тридцать-сорок. Попробовал пролезть под нее, не получилось. Напрягся всем телом и хотел рывком перебраться через трубу, но сил не хватило.

- Надо согреть руки, - подумал Александр и сунул их в рукава. Минуты две лежал ,не двигаясь, в каком-то оцепенении.

Вдруг перед ним заскрипел снег под ногами. Александр мгновенно очнулся и прохрипел:

- Помогите… Замерзаю… отстал от эвакуирующихся…

Наверное, мужчина был военным. Он взял Александра на руки и отнес к эшелону. Санитар затащил окоченевшего бойца в пустой вагон и исчез. Отсюда начиналась «Дорога жизни». Временно проложенное железнодорожное полотно вело к Ладожскому озеру. Окна вагона во многих местах были выбиты, стенки и крыша изрешечены пулями и осколками. По вагону гулял холодный ветер, залетал снег, но откуда-то тянуло теплом. Александр пополз навстречу этому потоку и вскоре обнаружил возле стенки вагона теплую обогревательную трубу, идущую по полу, прижался к ней, радуясь, что теперь не замерзнет…

Нарастал, приближаясь, рокот самолетов. Выбеленные вагоны эшелона, видимо, фашисты в темноте на снегу не заметили и пролетели дальше. Послышались отдаленные взрывы и стрельба зенитных батарей.

Прошло не менее часа, прежде чем вагон начала заполнять новая партия эвакуирующихся раненых. На нижнюю полку, над головой Александра, сел человек без ноги. Он стал класть костыли под полку и ткнул ими лежащего человека на полу.

- Кто здесь? Живой?

- Живой, - откликнулся Зайцев.

- Зачем туда забился?

- Здесь труба греет.

Так Александр познакомился с калекой Новоселовым из Костромской области.

Раненые стали заделывать выбитые окна вещмешками. Скоро в вагоне стало теплее.

- Новоселов, не заметил, на тропе никто не лежал?

- Нет, не заметил.

- Наверное, Савельева все же подобрали, - подумал Александр.

- Вылезай, Зайцев, сюда, веселее будет.

- Спасибо. Я сидеть не могу. Как-нибудь здесь перебьюсь.

Часа через два прибыли еще партии эвакуирующихся, и в вагоне стало тесно. Шли разговоры о том, что эшелон заполнят к утру и тогда повезут к Ладожскому озеру. Но наступил рассвет, а эшелон продолжал стоять.

- Наверное, ночи дожидаются. Днем его заметят с воздуха и разбомбят.

- Интересно, когда нас кормить будут?

- Запасов продуктов в эшелоне нет, - часа через два сообщил один из эвакуирующихся, отправленный в разведку, - а стоим потому, что разрушены пути. Ведут их ремонт.

Эшелон двинулся с наступлением ночи, но вскоре попал под обстрел. Александр так измучился, что впал в забытье. Неожиданно он очнулся: снаряды начали рваться совсем близко. Следующий взрыв полоснул рядом с вагоном. Осколки, пробив стену, посыпались на пол. Новоселов свалился рядом с Александром.

- Проклятье, - чертыхался безногий, - кажись, опять порядком зацепило.

Он застонал, зажал ладонью локоть. Из-под его пальцев засочилась кровь.

- Только бы не попасть снова в госпиталь.

Вскоре Новоселова куда-то унесли санитары. Обстрел прекратился, но эшелон не тронулся с места.

- Что там стряслось? Может, опять пути повреждены? – волновались раненые, снова заделывая выбитые окна.

Лишь на исходе третьей ночи эшелон подошел к Ладожскому озеру. Люди зашевелились, стали выходить из вагона. Александр подполз к выходу, приподнялся, но неловко выпустил дверную ручку из рук и кубарем скатился вниз, едва не потеряв сознание от боли. Жгучий мороз сразу же полоснул по рукам и лицу.

- Помогите, подберите, - стонал фронтовик, но раненые проходили мимо, они сами едва передвигались.

Александру казалось, что он совсем замерзает, когда подошли девушки с носилками. Они отнесли его в брезентовую палатку, уже до отказа забитую людьми, посадили у самого входа и закрыли входной клапан.

Посреди большой, довольно высокой палатки стояла печка-времянка. Тянуло теплом, но Александр находился от печки далеко и не мог согреться, дрожал всем телом. Он сунул руки под себя и нащупал лед. В прострелянные в палатке места задувал ветер.

Прошло часа два. Клапан открыли, и в палатку вошла женщина. Она передала каждому по порции замерзшего как камень хлеба. Александр побоялся подать свой хлеб к печке, чтобы разогреть его – голодные не вернут – и сунул кусок за пазуху.

Через несколько минут принесли полное ведро наваристой каши. Запах мяса, которым была щедро заправлена еда, распространился по палатке. Сразу же нашелся громкоголосый украинец, который взялся размерять кашу по котелкам.

Александр долго копошился, отвязывая не слушающейся замерзшей рукой котелок от ремня. Когда подал его шумливому украинцу, то котелок вернулся с кашей на самом донышке. Бойким досталось куда больше. Ложку Александр потерял, и есть пришлось пятерней. Сидящие ближе к печке бойцы разогрели хлеб и быстро управились с едой.

Те, кто готовили и принесли еду, наверное, по незнанию полагали, что сделали для раненых доброе дело, сытно покормив, да еще с мясом, до крайности истощенных голодом и болезнью людей, которым в последние трое суток вообще не попадала еда в рот. Плотно покушав, многие стали часа через два хвататься за живот. Сначала зажурчало в штанах у размерщика каши. Вскоре в палатке от вони стало нечем дышать. К утру из палатки вынесли несколько мертвецов с диагнозом «колит». Через сутки скончались еще семеро.

- Видать, меня сам Бог уберег, - подумал Александр, теперь он старался ,есть как можно меньше.

Несколько раз над лесом, где стояли палатки, пролетали вражеские самолеты, обстреливая территорию. В палатке Александра одного человека убило, еще одного ранило.

Прошло три ночи и три дня. К исходу этого срока в большой, по началу переполненной, палатке, кроме Александра, уцелело всего шесть человек. Наконец, эвакуирующихся бойцов погрузили на солому в беленые грузовые машины и укрыли белыми одеялами. Начался сорокакилометровый путь через Ладожское озеро.

На соломе под одеялами тепло разлилось по всему телу Александра, веки невольно сомкнулись. Сквозь чуткий сон он слышал, как натужно гудят машины впереди и позади.

Колонну заметил враг с воздуха. Полетели бомбы, посыпались пулеметные очереди. Один из раненых высунул голову из-под одеяла, выглянул за борт и не сдержался:

- Да тут весь снег усеян трупами! То ли убитые, то ли замерзшие. Есть мужчины, есть и женщины.

- Не высовывайся из-под одеяла! – рявкнул шофер, - с самолета черную шапку заметят.

Где-то на полпути машины встали. Послышался гул самолетов, завыли бомбы. Рядом с машиной раздался взрыв, в кузов плеснула вода, посыпались куски льда.

- Все живы?

- Вроде, да.

Воздух снова наполнился глухим рокотом бомбовозов, на трассу посыпались бомбы. Шофер, одетый в маскировочный халат, выскочил из кабины посмотреть, как лучше объехать воронки.

Прошло минут двадцать, взрывы смолкли, и машина тронулась в путь, но враг начал обстреливать дорогу из артиллерии. Снаряды падали совсем близко. К счастью, машина, в которой лежал Александр, не пострадала. Медленно двинулись дальше. Шофер осторожно вел машину, боясь угодить в воронки.

- Берег, ребята, берег! – заорал все тот же непоседа, - Ура! Мы спасены!

- Молитесь Богу, повезло нам, устало бросил шофер, - почти половина машин из колонны ушла под лед.

Ехали вглубь леса минут пятнадцать. Раненых вновь разместили в прострелянной палатке, но здесь уже было от печки совсем тепло. Принесли тыловые 500 граммов хлеба. Вечером привезенным сделали перевязки. Через сутки снова погрузили в машины и доставили в вагоны санитарного поезда.

- Кажется, я победил, - Александр, разместившийся на полке, стиснул рукой мягкую подушку и крепко заснул».

 

 

БОРЕЦ ЗА СПРАВЕДЛИВОСТЬ

 

Инвалидом первой группы в мае 1942 года возвратился в родную Исаевщину на долечивание Александр. Он был награжден двумя орденами Отечественной войны первой степени, медалью «За оборону Ленинграда», но награды надевал редко, считая, что слишком мало успел повоевать. В юности он мечтал поступить в литературный институт, но война спутала все жизненные планы. Она продолжала идти еще три года. Тяготы неимоверных испытаний несли на себе труженики родной деревни. Александр помогал им, чем мог. Осенью 1944 года судьба забрасывает Александра с женой и сыном в освобожденную от оккупации Белоруссию. Наконец-то отброшены костыли, а очень сильные очки позволяют читать. Александр становится одним из самых активных внештатных корреспондентов республиканской газеты «Сталинская молодежь», сотрудничает с местными районной и городской газетами. Ему поручают писать острые материалы, поскольку у Александра обнаружился особый дар быстро выявлять, кто незаконно гребет себе в карман, где и какие не используют резервы, работают спустя рукава. Его справедливо начинают называть борцом за справедливость.

Сотни острых публикаций, поднимающих важные проблемы, приносят Александру заслуженный авторитет среди населения.

- У меня словно выросли крылья, - не раз говаривал он.

Слухи о том, что в Борисове живет полуслепой инвалид-чудак, который совершенно бесплатно помогает людям найти правду или решить запутанный вопрос быстро распространился по городу и району. Потянулись к народному защитнику обиженные, обездоленные, потерявшие веру в справедливость люди с просьбами. Одни искали уклоняющихся от алиментов мужей, другие просили оградить их от произвола чиновников, от их необъективных посягательств, третьи считали, что им несправедливо не предоставляют квартиру. Никому Александр не отказывал, внимательно выслушивал каждого, помогал и советом, и делом.

Судьба Исаевщины и ее жителей болью отзывалась в сердце Александра. В 1949 году он пытается изменить ход событий и пишет послание в созданный в Москве Совет по делам колхозов. Он потратил отпуск, подробно описывая причины ежегодного ухудшения жизни исаевских колхозников за последние 20 лет, прошедших с тех пор, как образовался колхоз «Объединение». Получилась солидная рукопись на десяти ученических тетрадях.

Рукопись он направил во время пересадки в Москве по адресу, взятому в справочном бюро. Только через полгода получил ответ. Оказалось, что его рукопись была отправлена в Кировский обком партии, а оттуда в Верхошижемский райком партии. Все это припахивало обыкновенной отпиской, бумаготворчеством, которые захлестнули всю страну.

Принятые меры оказались столь незначительными, что в жизни деревни и колхоза почти ничего не изменилось. Все же Александр был рад. Он считал, что такие письма заставят правительство перестраивать сельское хозяйство.

 

На снимке: рукопись Александра.

 

 

 

 

УДАРЫ СУДЬБЫ

 

Напряженный труд нештатным корреспондентом нескольких газет, постоянное стремление, несмотря на предупреждения врачей, как можно больше прочитать литературы, затеянная стройка своего дома, потребовавшая немалых физических усилий – все это подготовило почву для быстрого развития болезни – атрофии зрительного нерва. В сентябре 1951 года Александр полностью потерял зрение. А дальше его ждал не менее страшный удар судьбы. Жена после того, как был выстроен дом, навязывает разрыв семейных отношений.

Оставив только что выстроенный дом, Александр с сыном Олегом возвращается на малую родину. Сын с отцом скитаются на частной квартире в райцентре – селе Верхошижемье. Александр часто бывает в Исаевщине и подробно знает обо всех проблемах исаевцев. Вновь он непримиримо борется с разгильдяями, хапугами, пьяницами, со всеми, кто, прикрываясь партийным билетом, лишь гребет под себя, не заботясь о делах колхоза и района. Его, как не страшащегося последствий борца за справедливость, народ неоднократно избирает депутатом сельского и районного советов депутатов трудящихся, заместителем секретаря партийной организации колхоза, редактором колхозной стенной газеты, руководителем активно борющейся с недостатками колхозной художественной самодеятельности. Четыре года он был членом парткомиссии при райкоме КПСС, несколько раз избирался делегатом районных партконференций. Вновь он один из самых активных внештатных корреспондентов районной и областных газет, снова использует колкое слово, которое пострашнее пистолета. Не раз противники пытаются вывести его из депутатов, перевести в малозначительную парторганизацию, уличить в различных антипартийных заговорах и скомпрометировать; причислить к выступающим против аграрной революции, коммунистом, съехавшим на троцкистско-бухаринскую платформу. Но тщетно. Несгибаемый борец за лучшее будущее людей остается верным себе и избранному пути. Время, заполненное полезными, нужными для людей делами, неслось для Александра стремительно, вытесняя думы о недуге.

 

НОВЫЕ ПЕРЕМЕНЫ

В июне 1956 года к Александру неожиданно зашел с сопровождающим незрячий из Халтурина Ожиганов, представился. Оказалось, что он возглавляет Халтуринскую первичную организацию всероссийского общества слепых. После беседы Александр вступил в эту организацию. Так начался новый этап в его жизни. Вскоре в жизни Александра произошло решающее событие. Из Халтуринской межрайонной организации ВОС была выделена в самостоятельную - Верхошижемскую первичную, а его избрали председателем этой организации.

Верхошижемская «первичка» (позднее она стала межрайонной) через несколько лет вышла в беспрекословные лидеры в области. Сюда стали приезжать перенимать опыт работы. Александр многократно избирался членом областного правления ВОС, делегатом съезда ВОС. Активно распространял он опыт работы организации и рассказывал о ее членах в центральном специализированном журнале «Наша жизнь». Лишь тяжелый недуг – ампутация израненной на фронте ноги в 78-летнем возрасте лишил его возможности служить людям на этом посту.

 

КРАЕВЕДЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

 

В 1958 году Александр завершил строительство дома в Верхошижемье. Домик был небольшим, но теперь у семьи имелся свой угол. Постепенно Александр Николаевич все больше внимания начинает обращать на сбор и отыскание краеведческих материалов, связанных с родным краем. Он находит сведения о том, когда возникла родная деревня, как развивалась она на протяжении нескольких веков. Узнает свою родословную, начиная с конца 17 века.

Как строились церкви в районе, где стояли мельницы, каковы были деревенские обычаи и традиции – эти и многие другие вопросы досконально изучены им и освещены на страницах районной газеты.

С помощью своих многочисленных помощников из числа членов ВОС он настойчиво собирает экспонаты для будущего краеведческого музея. Обивает пороги кабинетов, добиваясь выделения помещения под музей. Пока же строит сам на своей усадьбе сарай, в котором на полках размещает собранные экспонаты, твердо веря, что вопрос с выделением помещения под музей будет, в конце концов, решен – было бы, что в нем размещать.

Случается несчастье. По детской шалости сарай сгорает, а вместе с ним - почти все собранное за несколько лет настойчивого труда. Александр Николаевич был не из тех, кто отступает. Снова, с еще большей энергией ведет поиск и сбор экспонатов для будущего музея.

И вот – свет в конце тоннеля: помещение под музей наконец-то в 1978 году выделяют. Александр Николаевич возглавляет краеведческий актив, который ведет работу по оформлению экспозиций музея, систематизации собранных материалов и экспонатов. Музей с годами набрал силу и стал одним из лучших в области. В память о заслугах ветерана войны по сбору материалов для краеведческого музея и его созданию решением районной Думы к 25-летнему юбилею музея ему присвоено имя А.Н.Зайцева. О нем рассказано в двух томах (т.2, т.6) в «Энциклопедии Земли Вятской», как об известном в области краеведе, собирателе фольклора, литераторе, знатном человеке.

 

 

 

 

А.Н. Зайцев с экспонатами в руках. Июнь, 1972 год.

ПАМЯТНИК ДЕРЕВНЕ

 

Родная деревня Александра Исаевщина, как и тысячи российских деревень, перестала существовать в начале семидесятых годов прошлого столетия. Мелиораторы сравняли остатки домов с землей, словно здесь и не стояла почти три века деревня. Александр организовал встречу исаевцев на месте бывшей деревни и неожиданно для всех предложил поставить памятник деревне. Осуществить задумку было сложно. Он сам составил проект памятника, начал сбор средств на его сооружение, возглавил работы по его строительству.

В августе 1984 года состоялось торжественное открытие памятника деревне, на которое собрались бывшие жители деревни и гости. Праздник удался на славу. С тех пор исаевцы раз в году по традиции собираются на встречи у памятника вот уже почти три десятка лет. Необычный почин Александра по возведению памятника деревне и организации традиционных встреч у него однодеревенцев был едва ли не первым в стране, его подхватили жители других населенных пунктов.

О встречах у памятника, об идейном вдохновителе и организаторе его строительства областное телевидение создало фильм «День на исходе тепла». Фильм имел настолько громкий успех, что его до сих пор почти ежегодно показывают по центральному телевидению.

 

 

 

 

А.Н.Зайцев у памятника деревне.

 

 

 

 

Встреча исаевцев у памятника деревне. 18 августа 1991 года.

На снимке сидят: Аркадий Николаевич Зайцев (второй слева и далее слева направо), Василий Алексеевич Зайцев, Александр Николаевич Зайцев.

 

 

ЛИТЕРАТУРНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

 

На протяжении тридцати лет Александр Николаевич собирал местный фольклор: пословицы, поговорки, частушки. Последних им было записано более 10 тысяч В итоге вышли в свет два сборника частушек «Вятские частушки» (г. Киров, 1991 г. Кировское отделение Волго-Вятского книжного издательства) и «Ох, любовь ты, любовь» (г. Киров. 1991г. Издательство «Вятское слово»). В этом же году в Верхошижемской типографии был напечатан сборник стихов и прозы А.Н.Зайцева «Шижма-реченька течет»

Главные силы Александр Николаевич направил на описание истории родной деревни, судеб ее жителей и собственной исключительно богатой важными событиями биографии. Поначалу он писал текст карандашами, положив на лист бумаги металлический четырехгранный зуб от бороны. Под зубом он вел строку, затем переворачивал зуб на одну грань, чтобы закрыть написанный тест, и начинал новую строку. Позднее выучился вслепую печатать на пишущей машинке. На основе этих дневниковых записей его сын О.А.Зайцев, член Союза журналистов, Заслуженный работник культуры РФ написал трилогию «Малая родина».

Александр Николаевич вел обширную переписку с писателями, краеведами, известными в области людьми. Семидесятилетие отметил скромно. Он не любил пышных торжеств, излишней похвалы в свой адрес.

 

ВСЕ ДЛЯ ЛЮДЕЙ

 

- Сейчас мне важно подвести некую черту под тем, как я прожил эти годы, что успел сделать для людей, для своей малой родины, - говорил Александр Николаевич.

Он ежедневно выполнял запредельные даже для здорового человеческого организма объемы работ, не признавая ни выходных, ни отпусков. В одном из своих стихотворений он писал:

Изранен вражеским снарядом,

Я в жизни не лечу орлом,

Но все ж стремлюсь с орлами рядом

Махать подстреленным крылом.

- Война не закончилась для меня, - с грустью говорил он, - она черными крыльями закрыла мне глаза, подколодной змеей шипит в левом ухе, зверем гложет и жмет левую половину тела, но пока будет хоть малейшая возможность, останусь в строю, принося пользу людям.

13 марта 1996 года в возрасте восьмидесяти лет Александр скончался после продолжительной тяжелой болезни (рак кожи, приведший к ампутации израненной ноги). Ушел из жизни поистине редкой душевной красоты необыкновенный человек, бесконечно преданный своей малой родине, бескорыстному служению людям.

 

ПОДВИГ ВО ТЬМЕ

 

РЯДОМ СО СМЕРТЬЮ

Опускаюсь на колени у могилы отца.

- Здравствуй, папа…Смерть твоя стала невосполнимой, главной потерей в моей жизни. Шестой год идет, как нет тебя рядом, а я никак не могу смириться с мыслью, что больше никогда не пожму твоей натруженной, сильной руки, не услышу неспешную, пересыпанную юмором речь, не увижу родные черты лица и так притягивающую к тебе людей улыбку.

Судьба была часто немилостива к тебе, но каждый подаренный жизнью день ты считал за великое счастье. И сожалел, если в этот день не сумел сделать что-нибудь нужное доброе людям.

Ты сравнивал жизнь человека с настенным календарем. Каждый день истаивает безвозвратно, но люди порой не ценят время. Должно быть, потому, считал ты, что им не случалось смотреть смерти в глаза…

Шел тринадцатый день, как ты, весь изрешеченный осколками снаряда, метался в бреду, не приходя в сознание в военном госпитале блокадного Ленинграда. Тебя призвали в армию еще в тридцать шестом. Отслужив положенный срок, ты, как и многие деревенские парни тех лет, остался служить сверхсрочно.

…Враг рвался к северной столице. Ты принял командование взводом и вместе с бойцами сдерживал на Пулковских высотах натиск фашистов. Во время вражеской артподготовки в ваш блиндаж влетел снаряд. Последнее, что ты увидел, теряя сознание, были перебитые ноги двух молоденьких медсестричек и искореженное, разорванное тело политрука. У врачей было мало надежды вытянуть тебя с того света. Вертикальная опора в блиндаже прикрыла один твой бок от осколков, но другая половина тела - голова, рука, грудь, нога – была истерзана многочисленными осколками…

И все-таки (видно, сказались твое богатырское здоровье и молодость) ты очнулся. Почувствовал, что твою перебинтованную ладонь пытаются согреть чьи-то ласковые маленькие ладошки.

- Кто ты? Где я? Почему так темно?

- Вам вредно разговаривать и волноваться, - услышал, словно из пелены тумана нежный, необыкновенно милый женский голос. – Вы в госпитале… Я – Рита, здесь работаю… А темно… Темно…

Девушка с усилием подбирала слова:

- Словом, осколок попал вам в глаз. Голова забинтована, но вы не волнуйтесь… Вы были слишком слабы, чтобы делать операцию на глазу, но теперь все будет хорошо. Врач говорит,есть надежда зрение сохранить.

Ты слабо сжал тонкую ручку Риты:

- Не уходи, побудь со мной.

- Хорошо, хорошо, я только пройду по палатам и вернусь…

Дни в госпитале ползли невыносимо медленно. Наконец-то тебе удалили из глаза осколок величиной с маковое зернышко. Каким будет исход операции? Ответа на этот вопрос ты мучительно ждал. Страх перед неизвестностью, возможной слепотой изводил душу.

Рита принесла книгу Островского «Как закалялась сталь» и урывками, в редкие свободные минуты читала тебе ее вслух.

- Готовит к худшему, - преследовали неотвязные мысли. Жить слепому, израненному не хотелось.

Должно быть, Рита сердцем почувствовала эту сложную внутреннюю борьбу, происходящую в твоей душу. Она зачастила к твоей постели, уже не спешила, как вначале, сконфуженно вынуть свою ладошку из твоей руки.

Подошел срок снимать бинты. Сердце твое гулко билось от волнения. Когда спал с лица последний слой повязки, ты со страхом разжал веки. Все вокруг было окутано плотным красным туманом, но вот постепенно начало проясняться лицо склонившегося над тобой хирурга в белом (а тебе казался красным) халате.

- Видите меня?

- Смутно. Почему все вокруг красное?

- Краснота со временем исчезнет. Подберем вам сильные очки, и станете молодцом хоть куда.

Ты, отдав много сил борьбе с сомнениями, слабо улыбнулся и попросил Риту наклониться к твоему лицу близко-близко.

- А ты, Риточка, красивая – провел рукой по по ее волосам, - спасибо тебе за все, родная…

Нет ничего больнее: обрести близкого человека и тут же потерять. Уже завтра вражеская бомба накрыла Риту, когда она пробегала площадку между корпусами госпиталя…

- Надо держаться, - шептал ты в ночи, - ты же коммунист, нельзя раскисать…

Ближе к весне по палатам стремительно разнеслась весть: «Ходячих будут эвакуировать на машинах по льду Ладожского озера!»

В твоем сознании все необыкновенно обострилось, как до предела натянутая стальная тетива. Хоть раны призатянулись, но шансов выжить в этом кромешном, смертельном аду оставалось ничтожно мало. Смерть от истощения косила всех подряд : раненых в госпитале, жителей города, медперсонал. Всюду по Ленинграду валялись незахороненные трупы.

…Когда в палату вошли члены отборочной комиссии и спросили, кто здесь ходячий, ты почти выкрикнул сорвавшимся голосом:

- Я ходячий.

Лечащий врач недоуменно посмотрел на тебя, но промолчал. Он знал, что ты еще начал лишь едва присаживаться на постели.

- А ну, пройдись.

Ты с отчаянием и решительностью человека, поставившего на карту все, схватил у соседа костыли, взмыл вверх и сделал два шага вперед. От сильного головокружения споткнулся и неловко сунулся на кровать. К твоему великому ликованию, тебя внесли в список эвакуирующихся.

…На переправе вас обнаружили фашисты. Едва ли половина машин успела проскочить, остальные от взрывов сбрасываемых с самолетов бомб, ушли под лед. Но и здесь удача не изменила тебе.

Казалось, теперь все самое страшное позади. Но нет! До прихода техники вас разместили в палатках на снегу и с благими намерениями решили досыта накормить кашей, густо заправленной мясом. Изможденные голодом бойцы с жадностью набросились на еду. Ты был так слаб, что не смог дотянуться до миски с кашей и довольствовался переданным куском застывшего хлеба. Через сутки в палатке началось невообразимое. Из двух десятков человек уцелели лишь трое Судьба вновь, словно сжалилась над тобой.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ

…Все в тебе ликовало: наконец-то ты увидишь родных, земляков, свою деревню Исаевщину, любимый ручей. Хорошо, что на станции Оричи, где ты сошел с поезда, неожиданно встретил знакомого старичка из соседней деревни с подводой.

Твоя деревенька располагалась в пяти километрах южнее Верхошижемья. На исаевском поле, завидев группу работающих людей, ты попросил возницу остановиться. На костылях, неимоверно худой, с очками, толстые стекла которых делали глаза по-коровьи большими, ты предстал перед земляками.

Люди замерли, стояли в растерянности, не признавая тебя.

- Маруся, встречай брата, - захрипевшим от волнения голосом сказал ты, и только тогда она бросилась навстречу, заливаясь слезами:

Шурочка, это ты? Да как же…

- Ничего, ничего сестра, - крепко держал ты ее за плечи. Главное – жив! Жив, черт побери!

Деревенские безропотно тянули неимоверную ношу, выбиваясь из сил, трудились на полях едва ли не сутками, но все работы катастрофически задерживались из-за нехватки людей и лошадей.

Ты не прикрылся инвалидностью и первым спешил на любую мало-мальски посильную колхозную работу. М.В. Целищев, ныне житель Оричей, вспоминает: «Я был подростком, когда Александр Николаевич вернулся в Исаевщину из госпиталя. На колхозной работе мы так уставали, что, казалось, не было никаких сил вставать рано утром и снова отправляться в поле. Но мать трясла меня за плечо: «Санко Колькин на костылях давно уже на переборку картофеля прошагал, а ты нежишься!» Как тут не вскочишь. Александр Николаевич был для нас всех живым примером мужества и преданности колхозному делу».

Ты поражал людей своим фанатизмом, умением, превозмогая недуг, добиться поставленной цели. Весной сорок четвертого, когда мне уже было несколько месяцев, а до конца войны оставался год, ты, озадаченный тем, что теперь обязан заботиться не только о себе, но и о семье, попросил в сельсовете земли под посадку картофеля. Тебе указали на заросшую травой, сильно задерненную лужайку у реки. Ты принес табурет, отложил в сторону костыли, уселся и, превозмогая боль в теле, начал вонзать штык лопаты в дерн. «Сражение» (иначе не назовешь) длилось почти месяц, и все же ты одолел, расковырял участок, к осени собрав богатый урожай.

 

НОВЫЕ УДАРЫ СУДЬБЫ

Так случилось, что тебе вновь пришлось почти на десять лет расстаться с малой родиной. Судьба забросила нас в Белоруссию.

Твое здоровье заметно улучшилось – наконец-то отброшены костыли, но зрение катастрофически падало. Врачи предупреждали: как можно меньше читать, не поднимать тяжестей. Но как можно жить без чтения? По ночам со свечкой ты читал «Порт Артур», вернулся к книге «Как закалялась сталь». Как не поднимать тяжестей, если ты затеял строительство своего дома? Помню, ты первого сентября отвел меня в школу в первый класс. Больше ты никогда не переступил порог школы зрячим.: зрительный нерв вскоре полностью атрофировался. Все краски мира до конца твоих дней стали для тебя абсолютно черными.

Дорогой ценой был построен дом, мы переехали в него из жилого барака. А вскоре последовал новый удар судьбы: слепой ты оказался не нужен человеку, которого выбрал в спутники жизни. Все, как карточный домик, рухнуло разом. Кто-то должен был стать для тебя лучиком света в наступившей кромешной тьме. Для меня ваш развод стал огромной, постоянно кровоточащей раной. Я одинаково сильно любил и тебя, и маму, но сердцем чувствовал, что тебе в эти дни я неизмеримо нужнее…

Я, десятилетний мальчишка-поводырь, и ты, слепой, израненный калека, словно отчаявшиеся пловцы, которых сносило в море ветром, начали борьбу за спасение.

Долго я не мог привыкнуть к жалеющим нас взглядам встречавшихся по пути женщин. Все от этой жалости сжималось в моей душе.

…Великих трудов стоило нам построить маленький домик в Верхошижемье. Люди дивились, что ты, слепой, забравшись на конь дома, приколачиваешь доски крыши.

 

ВСЕ ДЛЯ ЛЮДЕЙ

В 1956 году ты возглавил районную организацию Всероссийского общества слепых. С годами она укрупнилась, охватив три района. Среди членов ВОС в то время было много фронтовиков. Строго по графику проводили кустовые собрания. Я часто сопровождал тебя на них. Нередко добирались пешком. Был ли проливной дождь, стояла ли лютая стужа, невзирая ни на что, торопились поспеть в населенный пункт к указанному сроку. Ты по-прежнему продолжал жить по армейскому режиму.

Первичка, возглавляемая тобой, стала одной из лучших в области. Ездили перенимать опыт, появились статьи в журнале «Наша жизнь», активным автором которого ты был долгие годы. Бросалась в глаза твоя неутомимость. Ты не признавал ни выходных дней, ни отпусков. Вернувшись из конторы, усаживался писать письма, стихи, рассказы, корреспонденции в газеты и журналы…

Увлечения твои всегда оставались страстными продолжительными. Так было и с краеведением. У тебя везде и всюду были «свои» люди, которые помогали тебе собирать факты, документы, разыскивать предметы старины.

Своими руками ты построил на нашей усадьбе сарай, где сложили все экспонаты. Начал хлопотать об открытии музея. Дело застопорилось. Однажды случился пожар. В одночасье погибло почти все, хранившееся в сарае, собранное с таким трудом.

Ты был крайне удручен, но на следующее утро от подавленности не осталось и следа.

- Начнем снова, - сказал ты, - и сел обзванивать «своих» людей по району.

В конце концов, после твоих долгих хлопот музей в поселке был открыт. Уже после твоей смерти в память о твоих заслугах по решению районной Думы музею присвоено твое имя…

Потом, в конце семидесятых, у тебя родилась идея собрать вместе всех исаевцев, разлетевшихся по белу свету, на месте исчезнувшей деревни.

Хлопоты по организации встречи ты снова взял на свои плечи. И она состоялась. Да еще какая! По твоему предложению было решено у истока ручья, как раз на месте, облюбованном нашим предком-первопоселенцем, установить памятник деревне, встречи однодеревенцев сделать традиционными. Снова ты взялся сначала за проект памятника, потом за его возведение. Памятник получился внушительным и величественным, на нем на нержавейке высечено более двадцати фамилий исаевцев, погибших в годы Великой Отечественной войны.

Ты оказался в новом начинании первопроходцем. Молва о памятнике деревне, едва ли не самом первом в России, быстро разнеслась по всей стране. Этому способствовал видеофильм «День на исходе тепла», который и сейчас ежегодно показывают по Центральному телевидению. Идею подхватили другие.

 

ПАМЯТЬ СЕРДЦА

Тебе было семьдесят восемь, а ты, словно раз и навсегда заведенный механизм, работал и работал без устали, оставаясь на своем посту, все так же активно помогая людям. Но эхо войны докатилось, вернулось к тебе. Ты снова попал в госпиталь, на этот раз в Кирове. Не выдержала израненная нога. Единственным шансом продлить жизнь оставалась ампутация.

…Ты с великой решимостью усердно делал гимнастические упражнения, осваивая протез. И снова жизнь твоя потекла в прежнем русле.

 

Но болезнь – рак кожи – лишь на время отступила. Началась новая, на этот раз неравная схватка между тобой и болезнью.

- Похоже, сын, - сказал ты однажды, касаясь меня ослабевшей рукой, - мне остается одно: достойно, как и подобает фронтовику, умереть....

Прощальные лучи солнца коснулись вершин старых елей, обступивших твою могилу. Спи спокойно, отец. Ты прошел редкий по мужеству, красоте и значимости жизненный путь. Имя твое на устах людских, оно занесено за заслуги перед нами сразу в два тома «Энциклопедии земли Вятской», а твое 85-летие со дня рождения было объявлено памятной датой в области.

Для нашего рода ты навсегда останешься человеком-легендой. Пройдут годы, зашумят возмужавшие деревья у истока ручья твоего детства, аллею которых посадил твой внук Александр. Из уст в уста, из поколения в поколение пронесем мы память о тебе, о твоей жизни и твоем подвиге во тьме.

О. Зайцев, собкор «Кировской правды».